Как у нас то было, братцы, 
На Тихом Дону, 
На Тихом то на Дону, 
Во Черкасском городу, 
Породился у нас, братцы, 
Удалец лихой, 
По прозванью Степан Разин 
Тимофеевич. 

Во казачий круг 
Степанушка 
Не хаживал, 
С атаманами донскими 
Он не думывал, 
Как и шапочки пред ними 
Он не ламывал, 
— Ходил — гулял Степан Разин 
Во царев кабак, 

А и думал крепку думушку 
С голутвою: 
„Гой вы, братцы, мои братцы, 
Голь кабацкая! 
Полно пить вам, прохлаждаться, 
Полно бражничать! 
Как пойдемте со мной, братцы, 
На сине море гулять, 
Разобьем мы с вами, братцы, 
Басурмански корабли 
И возьмем казны мы много, 
Сколько надобно".

Гой ты, батюшка славный Тихий Дон,
Ты, кормилец наш Дон Иванович!
Про тебя лежит слава добрая,
Слава добрая, речь хорошая.
Как бывало, Дон, ты быстер бежишь,
Колыхаешься волной светлою,
Подмываешь ты круты бережки,
Высыпаешь там косы мелкия,
А теперь ты, наш родной батюшка,
Помутился весь сверху до низу,
Струей быстрою уж не хвалишься,
Волной светлою не ласкаешь взор.
Аль надумали твои детушки
Погонять свои струги легкие?
Засиделись ли соколы твои
И расправили крылья быстрыя?
Не отняли ли у них волюшки,
Не задали ли чести рыцарской?
— Да, отняли всю мою волюшку,
И поругана честь казацкая!
Я созвал своих соколов лихих
И послал разить злых насильников,
Добывать себе славу громкую,
А мне почестей, волю прежнюю.
Вниз по матушке по Волге, 
По широкому раздолью 
Подымалася погода, 
Погодушка верховая. 
Ничего в волнах не видно, 
Только лодочка чернеет.... 
На ней паруса белеют
На гребцах шапки краснеют,
Кушаки на них алеют. 
На корме сидит хозяин, 
Степан Разин разудалый. 
Наш хозяин во наряде, 
В алом бархатном кафтане.
Вниз по Волге реке,
Волге-матушке, 
Струг казачий летит 
Разукрашеный. 
А на том-то стружке 
На снаряженом 
Удалых гребцов 
Сорок два сидит. 
Как один то из них, 
Добрый молодец, 
Призадумался, закручинился 
И на грудь опустил 
Буйну голову.
„Эх вы, братцы мои,
Вы, товарищи,
Сослужите вы мне
Службу верную: 
Киньте, бросьте меня
В Волгу-матушку,
Угасите мою
Грусть, печаль, тоску.
Не могу я смотреть,
Как по отчинам
Стонет пахарь-мужик 
Обездоленный; 
Как бояре, князья
Безнаказанно
Над вдовой, сиротой 
Потешаются.
И как Тихий наш Дон,
Дон Иванович,
Богатырь удалой,
Склонит голову
Пред насильем бояр,
Своих недругов,
Потеряет на век
Свою волюшку.
Ах убейте меня,
Рассеките грудь, 
Выньте сердце мое 
Вы казацкое 
И заройте его 
На холме крутом: 
Пусть там стонет века, 
Всем поведает, 
Как любило оно 
Волю вольную, 
Как боролось оно, 
Как терзалося 
За казачьи права, 
За народныя".

Ах туманы, вы, да туманушки, 
Вы, туманушки непроглядные, 
Как печаль-тоска вы, туманушки, 
Добру молодцу ненавистные! 
Не подняться вам, знать, туманушки, 
С моря синяго выше гор крутых, 
Не отстать тебе, злой кручинушки, 
От ретиваго сердца молодца. 
Залегли же вы, да туманушке,
1 Стеной темною на весь белый свет: 
Запретили вы добру молодцу 
По волнам гулять моря синяго; 
Заказали вы ясну соколу 
Сизокрылому любить волюшку, 
Как ходить-летать на свободушке 
По крутым горам Волги-матушки, 
Разудалому атаманушке, 
По прозванию Стеньке Разину. 
Ах, свобода, ты, да свободушка. 
Куда-ж далась ты, воля вольная. 
Куда скрылась ты, мощь казацкая? 
Тяжко, тяжко мне в земляной тюрьме!
Цепи ржавыя режут рученьки, 
Затуманился взор орлиный мой, 
Изсушила грудь богатырскую 
Тоска лютая, грусть-кручинушка; 
Гнетет, давит мне буйну голову 
Одна думушка, дума крепкая: 
Ветры буйные, тучи грозныя, 
Проливны дожди, непогодушка! 
Разнесите вы тюрьму темную, 
Разорвите вы цепи тяжкия, 
Дайте волю мне, волю прежнюю; 
Дайте крылья мне, крылья быстрыя, 
Я взлечу, помчусь выше гор крутых 
По над Волгою, Волгой-матушкой, 
На родимый край к Дону Тихому, 
Я скажу ему: родной батюшка! 
Откликнись на зов сына вольного, 
Подымись, возстань грудью мощною, 
Захлестни волной, волной бурною, 
Моих недругов, супротивников. 
Как бывало мне, ясну соколу, да времячко:
Я летал млад-ясен сокол по поднебесью,
Я бил-побивал гусей-лебедей,
Еще бил-побивал мелку пташечку.
Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет,
А нонеча мне, ясну соколу, время нет —
Сижу я, млад-ясен сокол, во поймане,
Я во той ли золотой во клеточке,
Во клеточке на жестяной нашесточке.
У сокола ножки спутаны,
На ноженьках путочки шелковыя,
Занавесочки на глазыньках жемчужныя.
Как бывало мне, добру молодцу, да времячко:
Я ходил, гулял по синю-морю Хвалынскому;
Я бил-разбивал бусы-кораблики,
Я татарские, персицкие, армянские,
Еще бил разбивал легки-лодочки;
Как бывало легким лодочкам проходу нет,
А теперь мне, добру-молодцу, и время нет:
Сижу я, добрый-молодец, во поймане,
Я во той ли во злодейке земляной тюрьме.
У добра-молодца ноженьки закованы,
На ноженьках оковушки заклепаны,
На рученьках замки затюремные,
А на шеюшке у молодца рогатки железныя.

Схороните меня, братцы,
Между трех дорог, 
Межь московской, астраханской,
Славной киевской; 
В головах моих поставьте
Животворный крест, 
А в ногах моих положъте
Саблю вострую. 
Кто пройдет, или проедет —
Остановится, 
Животворному кресту он
Тут помолится, 
Моей сабли, моей вострой
Испужается: 
Что лежит тут вор удалый,
Добрый молодец, 
Стенька Разин,
Тимофеев
По прозванию.

Ты взойди, взойди.
Солнце красное, 
Над горой взойди
Над высокою, 
Над дубравушкой,
Над зеленою, 
Над урочищем
Добра молодца, 
Как Степана, свет,
Тимофевича, 
По прозванию
Стеньки Разина. 
Ты взойди, взойди,
Красно солнышко, 
Обогрей ты нас
Людей бедныих, 
Добрых молодцев
С Дона Тихаго.
Ах, не воры мы,
Не разбойнички, 
Стеньки Разина
Мы работнички, 
Есауловы
Все помощники.
На заре то было, братцы,
Как на утренней, 
На восходе это было
Солнца краснаго, 
На закате было, братцы,
Ясна месяца, 
Не сокол летал там, братцы,
По поднебесью, — 
Есаул ходил по стану,
Громко клич кричал:

„Ах вы, братцы, мои братцы,
Атаманы-молодцы! 
Вы вставайте, пробуждайтесь,
Добры молодцы, 
Вы сходитесь скорей, братцы,
Во казачий круг! 
Приуныл и помутился
Славный Тихий Дон 
С верху до низу, до моря,
Вплоть до устьица.  
Приумолк и помешался
Весь казачий круг. 
Нет уж боле у нас, братцы,
Атаманушки, 
Нету грознаго Степана
Тимофевича, 
По прозванью — атамана
Стеньки Разина.
Как поймали его, братцы.
Добра молодца, 
Завязали, заковали
Руки белыя, 
Увезли его в неволю
В каменну Москву
И средь славной, средь широкой
Красной площади 
Отрубили, ему, братцы,
Буйну голову".

Ах заря-лъ моя,
Заря белая! 
Ты взойди скорей,
Солнце красное! 
Освети, согрей
Степь широкую, 
Холмы, рощицы
Дона Тихаго;
Разгони, развей
Грусть-кручинушку,
Тоску лютую
Горькой вдовушки. 
Разорвись, мое
Сердце бедное, 
Ах, терзайся грудь
Моя белая! 
Нет Степанушки,
Друга милаго, 
Сизокрылаго
Ясна сокола.